12.10.2011
За 30-летнюю карьеру педагог Джон Оуэнс успел побывать более чем в сотне стран, встретиться с несколькими главами государств, однако нью-йоркским Департаментом образования преподаватель был признан "непрофессиональным" и "культурно нечутким". Учитель рассказывает, что происходит на уроках, где учатся дети разных религий и цвета кожи.
До поры до времени Оуэнс не понимал, в какой системе работает: в сфере образования все педагоги по умолчанию считаются плохими, пока они сами не докажут обратное. Казалось бы, за 30 лет у Джона была масса возможностей доказать свою "хорошесть", но с чиновниками спорить сложно.
"Я мог бы расшибиться в лепешку, объясняя детям правила правописания и следя за тем, чтобы они не копались в телефоне на уроках. Вместо этого я задал написать им мини-эссе на 80 слов на тему "Отказался ли бы я на год от мобильника за 500 долларов". К концу урока все — даже те, кто никогда ничего не делал как в школе, так и дома, — сдали мне свои листочки.
Когда я зачитывал эти сочинения вслух, класс то ревел от смеха, то стихал, то бурно возмущался. Это было почти волшебством. И ради такого я мог закрыть глаза на пропущенную запятую", — вспоминает Оуэнс один из своих последних уроков.
Видео
"Я — пожилой белый парень из пригорода, но ленивым меня не назовешь. Так же, как и сумасшедшим. Я хорошо лажу с детьми и люблю литературу. Но, исходя из моего опыта, над системой оценки знаний учеников мудрят так, что родители и налогоплательщики и представить себе не могут. Если мэр Блумберг и его команда намерены избавиться от плохих учителей, могу сказать, что как минимум по одному пункту они преуспели: они избавились от меня. Вот мой опыт работы в нью-йоркской школе.
Поиски работы
— Вы пришли на собеседование насчет вакансии учителя? — спрашивает меня невысокий мужчина лет сорока с индийским акцентом.
— Да, — охотно ответил я. — Я — учитель английского языка.
— Бегите! — заявил мужчина, присев рядом со мной. — Правда, бегите! Директриса поставит вам "U", она всем ставит "U"! Я уже 22 года работаю в этой системе и никогда не видел ничего подобного!
Всего несколько дней назад этот учитель получил кулаком в лицо от одного из учеников летней школы. Тем не менее, самым важным, о чем он счел нужным предупредит меня, оказались принципы директрисы.
Несмотря на то, что пресса представляет учительский коллектив властным союзом, основная власть сосредоточена в руках тех, кто может влепить тебе "U" — unsatisfactory, "неуд", — за твою работу. Для нового учителя эта оценка означает профессиональную смерть. Это значит, что ты уже не в системе.
Сидя в ожидании собеседования в приемной директора Latinate Institute (такое выдуманное название я дам для удобства этой школе), я пытался представить себе то, что меня ждет. Я повидал уже достаточно абсурдных и несправедливых вещей. Поэтому только улыбнулся в ответ своему собеседнику.
До этого я разослал свое резюме по десяткам школ. Несмотря на то, что Департамент образования располагает собственной базой учителей, решающее слово все равно остается за директором школы. Идея состоит в том, чтобы дать возможность директору самому подобрать штат учителей со всей тщательностью, чтобы педагоги соответствовали "тону" и миссии школы.
Учительница подала в суд на школьницу за рисунок зайца
Latinate было особенным учебным заведением: туда принимали детей, которых другие школы не взяли бы — цветных и буйных. Судя же по тому, с чем я столкнулся, к найму преподавателей подходили так же, как к выбору поденщика для озеленительных работ.
В один прекрасный августовский день мне позвонили из Latinate, пригласили на собеседование и предложили провести пробный урок, темой которого я выбрал известную книгу "Дневника Анны Франк". Я начал урок так: "Представьте, что вам нужно скрываться. Вы не знаете, как долго не сможете вернуться домой. Нужно взять с собой то, что вы сможете унести в рюкзаке и не забыть о еде. Что вы возьмете?".
— Я возьму свой телефон, — говорит один ученик, похлопывая себя по карману, откуда выглядывает BlackBerry.
— Хорошо, — говорю я, — но ты скрываешься. По телефону твое местонахождение быстро вычислят.
— Я бы взял фонарь и веревку, — говорит другой.
— Я бы взял чипсы, — подает голос третий.
— Нужно позаботиться о еде, — возражаю я.
— Я все равно возьму их.
— Я бы взяла тени для глаз и тушь.
Учительницу музыки посадили за связь с ученицей
Семья Франк не могла смывать воду в туалете, чтобы не обнаружить свое убежище, рассказал я ученикам. Когда один из них попросился в туалет, я заявил ему, что он не выйдет — так же, как не могла выйти и Анна Франк. Узнав об этом инциденте, помощник директора школы сказал мне, что я могу считать себя принятым в штат. "Полагаю, вы знаете свой предмет, — заметил он. — В нашей школе очень важно хорошее классное руководство. Вы с этим справляетесь". И я подписал десятимесячный контракт на 46,5 тысячи долларов.
Если ученики, с которыми я только что общался, знали, что будет дальше, то я не имел об этом ни малейшего представления. Латиноамериканцы, афроамериканцы и эмигранты из Африки, казалось, не были настроены враждебно — я думал, что им просто скучно учиться. И я, как и каждый новый преподаватель, считал, что от меня потребуются только энергия, хорошие идеи и демонстрация того, что жизнь и литература связаны друг с другом.
Школьные будни
— Какого хрена, мистер? — рычит моя ученица. — Что вы туда пялитесь?
— Убери телефон подальше, Наташа, — говорю я холодно.
Наташа положила свой телефон между ног. Она утверждает, что я смотрел именно туда, а не на мобильник.
— Вы извращенец, мистер.
Класс смеется.
Наташа, самая взросло выглядящая десятиклассница из всех, кто мне встречался, хорошо научилась выражать гнев и отвращение. Она и еще три девушки все никак не могут сдать английский и проходят курс по второму, а некоторые — и по третьему разу. Похоже, они могут пойти еще на один круг. Я оставил их после уроков и рассказал директору об их поведении. Я также пообщался с их родителями.
Мистер Рашид, жилистый африканский эмигрант, пришел ко мне в школу прямо в запыленной рабочей одежде. Его дочь входила в тот самый проблемный квартет. Все, что он мог мне сказать — я, мол, обо всем знаю. Но просто не представляю себе, что делать.
Мой куратор в Департаменте образования посоветовал мне рассадить девушек. На следующий же день я так и сделал. Через несколько секунд класс превратился в марокканский базар, и тут зашла госпожа П. — основательница школы. День спустя она вызвала меня в свой кабинет и сразу же заявила: "Что это вы пытались изобразить? Пересадить весь класс?". Я изложил ей суть проблемы, но она только махнула рукой: "Вам нужно просто пообедать вместе с девочками. Вы должны показать им, что вам на них не наплевать".
Большие надежды
Мое знакомство с госпожой П. состоялось сразу же после того, как я был принят на работу. Собрание учителей проходило в отеле в пригороде Нью-Джерси. Хотя финансирование нашей встречи лежало на плечах налогоплательщиков, госпожа П. сделала все, чтобы убедиться: мы отработаем каждую крошку и каждую ниточку в постельном белье отеля бесконечными презентациями, дискуссиями и муштрой. Главное — дисциплина и классное руководство.
Подавайте все в позитивном ключе, сказали нам. Не говорите "нет". Если ученики бегают по коридорам, нельзя говорить "Не бегай" — нужно "Пожалуйста, иди спокойно".
Кроме того, учителя должны решать все проблемы с дисциплиной, будь то общение с родителями или обед с провинившимися учениками. "Я проработал в Южном Бронксе 24 с половиной года, — сказал мне учитель английского, работавший в Latinate последние несколько месяцев. — И еще нигде я не видел такого. Со школьниками, которые не хотят учиться, мы ничего не можем поделать".
Очевидно, Наташа была как раз из них. Вскоре госпожа П. дала мне восьмой класс вместо десятого.
Восьмой бунтует
Несмотря на то, что восьмиклашки младше, справиться с ними ничуть не легче, чем с десятиклассниками. Одна из самых старших, подлых и безбашенных учениц — 16-летняя Африка, входящая в ту же "группировку", что и Наташа. В середине урока Африка встала со своего места, подошла к своему шкафчику и открыла его.
— Пожалуйста, закрой шкафчик и сядь на место, — говорю я. Африка меня игнорирует.
— Пожалуйста, закрой шкафчик и сядь на место, — повторяю я, идя к ней. Она поворачивается и рычит:
-Назад, мистер, назад! — она явно хочет войны. Класс затаил дыхание, все вперились взглядом в меня.
— Назад? — спрашиваю я. — А кто написал песню эту песню — Back it up? — и продолжаю: — You're a big fine woman, when you back that thang up. Call me Big Daddy when you back that thang up.
Класс смеется. Все вместе начинают напевать хит 1999 года группы Juvenile:
Girl you workin with some ass yeah,
you bad yeah
Make a player spend his cash yeah …
Минуту спустя Африка уже сидит на своем месте и орет на остальных: "Заткнитесь! Он не может вести урок!". С тех пор каждый раз, когда она говорит это, я замечаю классу: "Вот почему я люблю эту женщину". Правда, через несколько недель Африка перестала ходить в школу. Я так и не узнал, что с ней стало.
С остальными учениками мне было ничуть не проще. Я так и не смог заставить их положить на место телефоны и создать хотя вы видимость порядка. Я пересаживал их, рассаживал и отсаживал, но с этими неконтролируемыми детьми я справиться не мог. Иногда, впрочем, их родители представляли собой куда большую проблему, чем сами восьмиклассники.
"Пожалуйста, подпишите оригинал и возьмите себе копию", — заявил мне в одной утро завуч, протягивая письмо от госпожи П. Речь в нем шла о встрече учителей с родителями школьников. На собрании я подчеркнул, как важно школьникам соблюдать на уроках тишину и вести себя прилично, приведя в пример один класс в хорошей школе, где учились дети обеспеченных родителей. Те ученики приходили и сразу же сосредотачивались на учебе, так что в итоге они получали больше знаний — мне не приходилось терять время на то, чтобы их успокоить. "Пожалуйста, объясните своим детям, как важно хорошо вести себя в классе", — сказал я напоследок.
Уважаемый мистер Оуэнс
"Уважаемый мистер Оуэнс! Этим письмом мы констатируем вашу неспособность продемонстрировать культурную чуткость. Одна из мам, в частности, пожаловалась на ваши замечания относительно нечувствительности наших учеников по сравнению с учениками из Чаппакуа, уловив в ваших словах расовый подтекст — то есть то, что наши учащиеся (преимущественно афроамериканцы и латиноамериканцы) не так хорошо успевают, как белые школьники. Родители почувствовали себя оскорбленными из-за вашего замечания".
Неважно, что я нигде не упомянул о расе и о Чаппакуа, где я вообще не был — я был официально признан плохим учителем. "Контролируемый хаос неприемлем, — заявил мне завуч. — Вы должны управлять классом силой своего авторитета". Ну конечно же — именно силой своего авторитета.
На следующий день я предупредил своих восьмиклассников, что, если они не успокоятся, я оставлю их после уроков. Это не подействовало. Я снова предупредил их. И снова. В конце учебного дня я встал у двери. "Никто не уходит, — сказал я. — Все остаются здесь еще на десять минут".
Прошло восемь с половиной минут, когда в класс влетела госпожа П. "Что здесь происходит?", — завопила она. Ее длинные тонкие брови поднялись так высоко, что стали похожи на лыжные трамплины. Дети наперебой кинулись объяснять ей, в чем дело. Я вышел за рамки с силой своего авторитета. И появление госпожи П. заставило меня выглядеть довольно глупо.
Госпожа П. пришла к выводу, что меня нельзя оставлять с детьми одного и описала случившееся полиции и Департаменту образования как "применение телесных наказаний". Как правило, под этим подразумеваются побои или другое физическое насилие. Госпожа П. же заявила, что не смогла найти других слов, чтобы охарактеризовать мое поведение. Состоялось дисциплинарное слушание, которое я "проиграл". Впрочем, как заметил мой представитель в Объединенной федерации учителей, это не самый страшный термин. В моем личном деле, например, стараниями госпожи П. появились такие эпитеты, как "опасный", "подозрительный", "забаррикадировавшийся" и "бунтующий".
Специальное образование
Тогда я еще не знал, что взял совершенно неверный курс с тем восьмым классом. "О, вы не можете держать их под стражей, — пояснил мне педагог, специализирующийся на "специальном преподавании". — На протяжении многих лет этот класс наказывают, и они это ненавидят. Такая тактика работает с остальными восьмыми классами, но только не с этим".
Еще одна вещь, которой я не знал — это то, что многие из этого проблемного класса находились на специальном образовании. Возможно, они страдали от дефицита внимания, дислексии или каких-либо поведенческих проблем. Как минимум семь детей из этого класса относились к категории учеников, требующих особого подхода.
В теории эта классификация могла бы быть благословением. Ребенок получает персональное внимание от специально подготовленных учителей и необходимую помощь для того, чтобы догнать своих сверстников, а то и превзойти их. Я получил в напарники такого учителя лишь полгода спустя после того, как устроился в Latinate. Впрочем, две трети времени, отведенного на уроки, она все равно не могла заниматься своими прямыми обязанностями.
Сиа, большой, улыбающийся, милый медведь, отчаянно нуждался в особом внимании. Он говорил, хлопал и даже затевал в классе борьбу. "Я не знаю, что делать", — стонала его мать каждый раз, как я звонил. А я тем более этого не знал.
Атака бумаг-убийц
Шли месяцы, мое личное дело все прирастало новыми бумагами, документирующими мой провал в попытке сталь менее плохим учителем. Я был поражен количеством документов. Вместо того, чтобы проверять домашние задания, я составлял бесконечные отчеты, справки и таблицы. В моей практике работы в крупных корпорациях я имел дело с большим объемом данных, но еще не сталкивался с такой системой, как школьная, где все усилия были направлены только на одно: прикрыть свою задницу.
Я уже не питал никаких надежд. Без сомнения, я получу "U", а, может, меня даже арестуют, если госпожа П. пролоббирует "телесные наказания". Поэтому, как только мне представился шанс вернуться к издательской работе, я решил уйти.
До свидания
Я не сказал детям, когда я ухожу, но они узнали сами. Мои — уже — девятиклассники написали мне открытки: "Мы с глупышом будем скучать по вам", "Я узнал много нового о том, как писать с чувством и эмоциями", "Пожалуйста, мистер Оуэнс, не уходите! Не заставляйте меня рыдать!".
Эдгар — доминиканец, питающий слабость к объемным прическам и солнечным очкам, прине сделанный на заказ торт с надписью "Спасибо, мистер Оуэнс". Мальчики пожали мне руку, девочки обняли. Кристофер, у которого умер отец, поблагодарил меня за то, что я научил его завязывать галстук. Рикки же так и не понял, как это делается, несмотря на свою сообразительность. "Пожалуйста, покажите мне еще раз", — попросил он. Завязав узел на полоске ткани, я завязал в узел и свои эмоции.
Хороший учитель? Плохой учитель? Смотря что под этим понимать. Насколько я знаю, во всем моем личном деле есть только одна бумажка, где я предстаю не таким уж чудовищем. В своей записке завуч отмечает, что я сделал проходной балл в Latinate "безопасной гаванью".
Перевод текста сделала
Наталья Синица